19 февраля 2022 г. умер протоиерей Михаил Фортунато. С его кончиной ушёл целый временной пласт, можно сказать, целая эпоха – время, связанное с жизнью и служением митрополита Антония Сурожского, с более чем сорокалетней регентской деятельностью самого отца Михаила, с судьбой целого поколения русской эмиграции, родившегося и жившего в ХХ столетии вне России.
Известность пришла к протоиерею Михаилу ещё при жизни. Записи хора, которым он руководил, запечатлели удивительный стиль – спокойный, ясный в воспроизведении текста, созвучный богослужебному ритму владыки Антония в целом. Не покидало ощущение пения большого хора, что проявлялось в несуетливости, в точности смысловых кульминаций, в общей звучности, которую можно определить как русскую, старую и ушедшую. Звучание любительского хора отца Михаила было созвучно лучшим профессиональным церковным хорам под управлением В.С. Комарова, Н.В. Матвеева в России. И церковным хорам, певшим вне её, – парижским хорам Н.М. Осоргина, П.В. Спасского, Е.И. Евца, хорам Б.М. Ледковского в Нью-Йорке и М.С. Константинова в Сан-Франциско. Эти хоры были одного духа – они сослужили алтарю, молились и предстояли Богу, что, собственно, и есть богослужение в его неповреждённом смысле.
Регулярные поездки отца Михаила в Россию стали «окном в Европу» для всех, кто по жизни был связан с церковным пением. Лекции, спевки, богослужения, семинары – это всё было до чрезвычайности востребовано российской молодёжью. И объяснение всему – личность отца Михаила, его погружённость в дело, которому он служил всю свою жизнь.
Отец Михаил не учил с хором нотный текст. Он не считал себя специалистом в хоровой специфике, но он им был. Его подход к хору был укоренён в традиции и базировался на глубоком знании Священного Предания и Священного Писания, а потому он учил понимаю текста как такового.
Гласы его хор пел только по текстам и никогда по нотам. Помимо этого, его взгляд на хор имел своим основанием уважение к своим наставникам, доверие и любовь к прихожанам, духовным чадам, многие из которых были его певчими. При этом его слышание церковного хора имело неповторимые особенности, которые открываются совсем немногим. Отец Михаил глубоко понимал природу хора и всегда добивался такого звучания, которое бы коренилось в натуральном строе.
Батюшка неустанно говорил и думал о распеве – самом ценном свойстве русского церковного пения. Этим размышлениям он посвящал статьи и целые регентские семинары. Своим знанием и чутьём к распеву он щедро делился с молодёжью. Это было его постоянным стремлением на клиросе, где бы он ни служил.
Личность отца Михаила привлекала к общению с ним не только учащуюся молодёжь, но и маститых регентов и специалистов. Один из самых наглядных примеров – это дружба протоиерея Михаила Фортунато и архимандрита Матфея (Мормыля). Их можно назвать единомышленниками и соработниками. Замечательно дополняя друг друга, они вместе провели десяток семинаров, собиравших регентов со всей России.
О регенте протоиерее Михаиле Фортунато ещё будут написаны статьи, его церковно-певческая деятельность будет изучаться, многие найдут её примером для себя. Всё верно! А пока «по горячим следам» прилетевшей из Франции вести думаю уместным поделиться своими личными наблюдениями – человека, который наследовал регентское место в Успенском кафедральном соборе в Лондоне и знал батюшку немалых тридцать лет. Наша первая встреча состоялась в марте 1992 г. в Белом зале Московской консерватории на его лекции по церковному пению. Я помню его входящим в зал, в котором собралась не только консерваторская молодёжь, но больше регенты и певчие московских храмов. В то время ещё не существовало ПСТБИ, не было Регентских классов, за исключением тех нескольких, что с 1960-х годов существовали при Московской и Ленинградской Духовных академиях. Зато были домашние классы Евгения Кустовского, где учились регентским азам многие алчущие и жаждущие. На одной из лекций присутствовал Иван Дробот, в то время стюард Air France (ныне протодиакон собора Александра Невского в Париже).
Именно Иван Дробот открыл мне тогда некоторые стороны регентской деятельности отца Михаила, которые я начал узнавать ближе позднее.
Отец Михаил провёл те лекции блестяще. Он увлёк слушателей глубоким знанием предмета, богатством своего практического опыта клиросной жизни, умением замечательно ясно излагать свои мысли. Встреча с протоиереем Михаилом Фортунато была глотком свежего воздуха, необходимым прикосновением к опыту, которого в России в то время почерпнуть было не у кого.
Годом или двумя позже отец Михаил начал регулярно работать с хором Регентского факультета ПСТБИ – учебного заведения, которое только начинало формировать концепцию своего развития. Приезды отца Михаила были чудом.
Перед студентами представал церковный музыкант, в котором совмещался талант учёного-литургиста, священника-богослова, умевшего так певчески подать слово, что оно становилось евангельской вестью.
Помню подготовку всенощного бдения к одному из ежегодных институтских праздников – дню патриаршей хиротонии свт. Тихона. Среди стихир, ирмосов, тропарей особое место заняло песнопение А.Д. Кастальского «Свете тихий».
Мне памятны слова студента института об исполнении за богослужением этого песнопения:
– Я никогда не думал, что авторское сочинение так замечательно может вписаться в литургический контекст, в котором основное место занимает певческий обиход. Но я вижу, что это песнопение вписалось не само по себе, хотя оно замечательное. Его вписал отец Михаил. Это признак несомненного регентского мастерства.
Поездки отца Михаила не ограничивались Москвой. Он откликался на приглашения Костромской и Смоленской семинарий, ездил в Минск, Вологду, Иркутск. Уважая годы батюшки, я старался помочь отцу Михаилу в чисто человеческом отношении. Наши встречи в Шереметьево неизменно обнаруживали, что пожилой священник, помимо внушительного чемодана с личными вещами, вёз с собой сумку неимоверной тяжести. И оказывалось, что сумка была наполнена ксерокопиями текстов служб, партитурами песнопений. В той России далеко не везде были копировальные аппараты, и отец Михаил всё это тиражировал в Лондоне и тащил через две границы. При этом, зная, что есть приличный перевес, проходил мимо таможенников, делая вид, что это не багажная сумка, а лёгкая ручная кладь. Тут пожилой священник напоминал безусого юнца.
Несколько раз отец Михаил приезжал в Россию с матушкой Мариамной. Она родилась в Германии. Её отец – Михаил Иванович Феокритов был родом из Пензы, где учился у знаменитого регента А.В. Касторского. По окончании Пензенской духовной семинарии работал в Москве, потом оказался в эмиграции, в 1923 г. стал регентом в Висбадене, а в 1946 г. приехал в Лондон, где вёл хор до 1964 г. Именно из рук Феокритова отец Михаил принял церковный клирос. В Москве Фортунато останавливались в доме Алины Сергеевны Логиновой – искусствоведа, специалиста по современному искусству. Помню один из вечеров. За столом в комнате, которую занимали Фортунато, сидим мы трое.
Пьём чай, говорим о связи церковного пения и иконы. Мариамна Михайловна рассказывает о своём знакомстве с Л.А. Успенским, к которому она приехала в послевоенный Париж проситься в ученицы.
– Я всегда вспоминаю эту встречу со смехом, – говорит она. – Вы только представьте: я специально приехала в Париж учиться живописи, не умея рисовать. Леонид Александрович попросил показать ему рисунки, а у меня их не было.
Я ему так и сказала, что не умею рисовать, но хочу научиться. «Ну, хорошо – ты не умеешь рисовать, но что же ты тогда умеешь делать?» – спросил он меня. «Петь», – ответила я.
«А, ну тогда я беру тебя. Это очень близко. Спеть мелодию и провести линию – это одно и то же».
И Мариамна Михайловна залилась смехом. А рядом сидел отец Михаил и вторил ей баском. Мне захотелось продлить это настроение и, набравшись смелости, я попросил их обоих что-нибудь спеть. Они переглянулись и запели «Богородице Дево, радуйся» сначала на церковнославянском, а затем на английском. Это пение до сих пор звучит внутри меня, сформировавшись в духовный слепок, ставший эталоном церковной молитвы, напетой русским человеком, когда ему хорошо и спокойно. В какой-то степени то пение стало для меня путеводной звездой в познании регентского ремесла вообще.
Позже, приехав в Англию, чтобы стать преемником батюшки в Успенском соборе в Лондоне, я на восемь месяцев погрузился в изучение и местной певческой традиции, и практического церковного пения в целом. Часы, проведённые в доме Фортунато, были счастливейшим временем.
Книги, ноты, записи церковных хоров стали моим миром, который щедро открывал мне маститый регент. То, что я узнавал тогда, проверялось на спевках и службах в течение последующих тринадцати лет моей лондонской жизни. Теперь это мой профессиональный багаж, которым живу и дорожу как самым ценным, что получил из рук отца Михаила.
Царство Небесное дорогому батюшке! Светлая ему память!
Евгений Святославович ТУГАРИНОВ