До Литинститута я год учился в Пединституте. Там я изучал «старославянский язык» и «историческую грамматику», любил эти предметы, и потому свободно читал церковнославянские тексты, понимал строй языка.
Когда же стал ходить на богослужения в храм, то в первое время абсолютно ничего не понимал. Злился на себя, обвинял себя в тупости и, конечно же, думал, как и многие новоначальные, о том, что в Церкви нужна языковая реформа.
Собственного молитвослова у меня ещё не было, поэтому я отпечатал себе утренние и вечерние молитвы на печатной машинке и переплёл их в виде небольшой записной книжки. И через несколько месяцев, пребывая в храме на службе, я вдруг сообразил, что почти всё понимаю. Мало того, я стал упиваться красотой церковного языка, влюбился в него, воспринимал его как уникальный язык духовной поэзии.
Позже я сталкивался с проблемой «непонимания».
Одной прихожанке я посоветовал читать её умирающей матери Евангелие, естественно, на русском языке (она, кстати, была некрещёной и не желала даже перед смертью принимать Крещение).
Через месяц приходит прихожанка и рассказывает:
– Представляете, батюшка, я читаю маме каждый день Евангелие, а она мне как-то говорит: «Доченька, как хорошо, что ты со мной сидишь и читаешь, но я абсолютно ничего не понимаю».
Оказывается, проблема понимания/непонимания церковных текстов лежит совсем в другой плоскости – духовной.
С этим мы постоянно сталкиваемся, когда слышим рассуждения далёких от Церкви людей, в которых обнаруживается непробиваемая тупость, когда они говорят о Священном Писании или о богослужебных текстах.
Поэтому все претензии к церковнославянскому языку в дискуссиях о языке богослужения я воспринимаю как претензии слепого, желающего для зрячих перевести все книги на азбуку Брайля.
Точку в этих дискуссиях для меня поставил академик Д.С. Лихачёв («Русский язык в богослужении и в богословской мысли», 1998):
«Церковнославянский язык – постоянный источник для понимания русского языка. Сохранения его словарного запаса. Обострённого постижения эмоционального звучания русского слова. Это язык благородной культуры: в нём нет грязных слов, на нём нельзя говорить в грубом тоне, браниться. Это язык, который предполагает определённый уровень нравственной культуры. Церковнославянский язык, таким образом, имеет значение не только для понимания русской духовной культуры, но и большое образовательное и воспитательное значение. Отказ от употребления его в Церкви, изучения в школе приведёт к дальнейшему падению культуры в России».
Лингвисты утверждают, что в тех славянских странах, в которых в последние десятилетия отказались служить на церковнославянском языке, культура национального языка резко снизилась.
Протоиерей
Владимир ВИГИЛЯНСКИЙ
Несколько цитат из статьи академика Лихачёва «Русский язык в богослужении и в богословской мысли», написанной 20 лет назад:
«Не Церковь должна кланяться обывателю, а обыватель – Церкви».
«Между тем очень важна общая молитва. Общий язык молитвы. Единство языка богослужения объе-диняло православных славян, как объединяло их единство языка письменности. Пока богослужение велось на церковнославянском языке, одни и те же книги были доступны для славян Балканского полуострова, и сербов, и украинцев, и белорусов, и русских».
«Если мы откажемся от языка, который великолепно знали и вводили в свои сочинения Ломоносов, Державин, Пушкин, Лермонтов, Тютчев, Достоевский, Лесков, Толстой, Бунин и многие-многие другие, – утраты в нашем понимании русской культуры начала веков будут невосполнимы».
«Русский язык “очищается”, облагораживается в Церкви. Да, Евангелие должно проповедоваться на всех языках. В изданиях, где оно печатается параллельно на церковнославянском и русском языках, уточняется смысл отдельных выражений, разъясняется значение каждого слова. Русский язык никто не изгоняет из Церкви, но обращённые к Богу, Божией Матери, к святым слова должны быть свободны от обыденщины, не соприкасаемы с бранью и вульгарщиной».