Корреспондент «Русского Дома» беседует с одним из самых ярких современных русских художников Василием Васильевичем КУРАКСОЙ, которого называют наследником Коровина и Левитана.
О годах, проведённых в академии, и о путешествии по русской глубинке. О выборе темы для творчества и выборе места для жительства. О молитвенной помощи и рождении дочери. Об Илье Глазунове и ревности творческих группировок.
– Василий, для начала расскажите о себе. Откуда вы, как стали художником?
– Я родился в 1981 году в Киевской области. Когда случилась авария на Чернобыльской АЭС, нашу семью эвакуировали из зоны отчуждения, мы переехали жить в город Брянск. Там я поступил в художественное училище и после третьего курса поехал в Москву, чтобы попробовать поступить в академию Глазунова (Российская академия живописи, ваяния и зодчества). Попробовать – потому что говорили, что с первого раза, тем более студенту-недоучке, поступить невозможно. Однако экзамены получилось сдать неплохо, и я был зачислен в академию. Конкурс был 5 человек на место.
– Учась в академии, часто выезжали на пленэры?
– Они у нас были постоянно. Илья Сергеевич Глазунов всегда выбивал деньги на наши поездки. Уже на втором курсе нас возили в Санкт-Петербург и Ленинградскую область, потом были Псков, Изборск, Печоры. Затем – практика в Эрмитаже, мы копировали картины Рембрандта, других великих мастеров Средневековья. Писали постановки в Летнем саду. После малой картины на третьем курсе Илья Сергеевич был настолько доволен нашими работами, что наградил всю нашу группу поездкой в Венецию. А потом каждому студенту нужно было выбирать себе творческую мастерскую по жанру, в котором хотел бы в дальнейшем работать. После некоторого колебания я выбрал пейзаж, хотя очень тянуло и в историческую живопись.
– Но выбор жанра – это ещё не выбор темы. Как вы нащупали свою тему?
– В пейзажной мастерской мы продолжали ездить в путешествия. Первая поездка была в Поленово, затем были Карелия, Кольский полуостров, Вологодская область, Ярославщина… Много было потаённых и нетронутых уголков. И в голове через облик старинных русских городов рождался образ Родины, той самой Святой Руси, которую мы потеряли. И когда пришло время выбирать тему для дипломной работы, я решил сделать не собирательный образ, а конкретный. И нашёл его в Юрьевце-на-Волге. Когда я приехал в этот городок в поисках натуры, стоял густой туман и моросил мелкий дождь. Собственно, город вначале я даже не увидел. После ночёвки наутро, когда рассеялся туман, я был поражён тёмным безграничным небом над городом на берегу Волги, который простирался в низине под холмами. И сразу понял, что это и есть та картина, которую я хотел бы изобразить. Так родилась картина «Юрьевец-на-Волге». После неё у меня был уже целый цикл картин из путешествий по старинным русским городам, именно тем, отдалённым, не входящим в Золотое кольцо России, но от этого не менее родным и сокровенным. Так я и нащупал тему своего творчества – открытие новых жемчужин России, которых, поверьте, огромное количество. Это настоящее наше сокровище, которое, с одной стороны, разрушается от времени, а с другой – не тронуто цивилизацией.
– После академии – сплошные путешествия по русской глубинке?
– Не только. После академии я был принят в творческие мастерские живописи братьев Ткачёвых при Российской академии художеств. Это своего рода аспирантура для художника. И под руководством уже этих мастеров я продолжал путешествовать, в это время мной была написана картина «Ростов Великий».
– Взгляд художника на российскую глубинку, вероятно, похож на взгляд пчелы, которая ищет мёд и не замечает разруху…
– Чем более нетронуто место, тем оно интереснее для меня как для художника. Раньше всё ломалось, перестраивалось, а теперь всё застраивается коттеджами и особняками. Старые дома специально сжигают, чтобы можно было на пепелище построить особняк или многоэтажный дом. Например, когда я стал восхищаться Плёсом, местный историк и краевед сказал: «А вы знаете, насколько раньше он был лучше и красивее, сколько здесь было уничтожено и переделано».
Казалось бы, в радиусе 200 км от Москвы я уже давно всё исколесил, но недавно сделал для себя открытие – город Переславль-Залесский. Только в этом году впервые я посетил его. Я приехал в Переславль не для того, чтобы писать картины, а просто ходить и наблюдать. Конечно, там подавляющее большинство храмов было закрыто ещё до революции и многие из них до сих пор недействующие. Но тем не менее облик города, его дух, остались прежними. Тысячи художников обрисовали город со всех сторон, и мне хочется быть одним из них, внести свою лепту. Каждый старинный русский город настолько своеобычен и не похож на другой, что только дивишься, главное – уловить, почувствовать его дух. А сделать это можно только путём постоянного наблюдения – в разное время суток, в разное время года. Например, я написал ночной Сергиев Посад, а мне друзья-художники говорят, что первый раз видят на картине Лавру ночью. Это была Рождественская ночь.
Мне вообще везёт, что я живу в Сергиевом Посаде и могу постоянно за ним наблюдать. Однажды я рано утром проезжал по городу и увидел, как на фоне сплошного пасмурного неба облака над Лаврой слегка раздвинулись и осветили купола лаврских храмов. И тоже родилась картина.
– Почему вы выбрали местом жизни для вашей семьи именно Сергиев Посад?
– Потому что это самый лучший в мире город. А случилось это так. Мы с моей женой Наташей вместе учились в академии. Я был в неё влюблён с первого курса, но признался в любви лишь на третьем, когда мы выехали на пленэр в Абрамцево, что под Сергиевом Посадом. Вскоре сыграли свадьбу, а когда появилась первая финансовая возможность, купили там участок для дома в поле, недалеко от деревни, потому что уж очень запало сердце на эти красивые и очень памятные для нас места. Оказалось, что наш участок находится на Тропе Сергия Радонежского. Преподобный ходил здесь из Радонежа до Троицкого монастыря. Небольшой домик построили уже много позже. У нас уже подрастала первая дочка, ей нужно было идти в школу, поэтому мы купили квартиру в самом городе Сергиев Посад. Дочка стала учиться в православной гимназии им. Сергия Радонежского. А вторым ребёнком супруга не могла долго забеременеть. Стали не на шутку переживать. Во время празднования 750-летия Сергия Радонежского нам одна женщина рассказала, что тоже никак не могла забеременеть, а понесла ребёнка вскоре после того, как искупалась на источнике Гремячий ключ. Особо в это не веря, мы съездили на этот источник, супруга искупалась и практически сразу забеременела. Родилась тоже девочка.
– У вас необычная фамилия – Куракса. Откуда она?
– Это белорусская фамилия, куракать – значит разговаривать. Деревня, где жили мои бабушка и дедушка, находилась на границе Белоруссии и Украины. Фамилия редкая, но мне это удобно. Потому что Орловых и Ивановых много, а Куракса один (смеётся). Правда, есть похожие – например, Кукрыниксы. И на Алтае живёт такой художник – Василий Кукса.
– В интернете о вас довольно много информации, статей. Вот один из броских заголовков: «Василий Куракса – наследник Коровина и Левитана». Вы согласны с таким определением?
– В своём творчестве я действительно стараюсь продолжать традиции художников-передвижников – Левитана, Жуковского, Саврасова, Коровина и других. Представители «левых» направлений в живописи – абстракционисты, концептуалисты и прочие любители инсталляций, – нас высокомерно именуют натуралистами. В Европе они давно уже никому не интересны, а у нас расцветают пышным цветом. Если честно, то положение художников в России – бедственное. В советское время был так называемый госзаказ – не все художники жили безбедно, но кто получал заказ, мог целый год спокойно жить и творить. До сих пор не принят Закон о художнике, которого давно добивается Союз художников России, подготовивший проект этого закона. Телевидение рекламирует живопись в связи с криминальными историями – типа похищения картины Куинджи или шокирующими историями о посетителе Третьяковки в стрингах, либо с выставками-инсталляциями причинных мест. Народ приучают к скандалу, и ему уже не интересно серьёзное искусство само по себе. Директора музеев жалуются, что сверху им спускаются ЦУ с организацией выставок так называемого современного искусства. Современное – сами понимаете какое, направленное на общую дебилизацию человека. Это идёт с самого верха. У художника, занимающегося классической живописью, мало шансов пробиться к зрителю.
– И в то же время – огромные толпы народа, стремящегося попасть на выставки Серова и Куинджи. Сейчас до августа распроданы почти все билеты на Репина в Третьяковку…
– Народ всё равно тянется к настоящему искусству, его не обманешь. А чиновники, которые должны, по идее, представлять интересы своего народа, тянут в другую сторону. С выставки современного «искусства» пробкой вылетают искусствоведы, зажав носы, и в ужасе выдыхают: «Там без стакана водки делать нечего!» Если подобное бесовское «искусство» прививать человеку с детства, он и вырастет с таким искривлённым сознанием. А уж если говорить о «творцах» – то большинство из них очень плохо кончают – либо самоубийством, либо сумасшедшим домом, либо окончательно спиваются. Бесы берут свою плату. Ну а нормальная реалистическая живопись сейчас находится в загоне. Выставки почти не принимают работы классической живописи. Это, понимаете ли, не в тренде. Организаторы говорят – «Неформат, это салон». Но тогда давайте закроем Третьяковку, Эрмитаж, Русский музей – это тоже салон. Если мода меняется в уродливую сторону – это же не значит, что мы должны становиться уродами. Тем более что моду меняют совершенно искусственным, насильственным методом.
– Ещё один из броских интернетовских заголовков – «Куракса – любимый ученик Глазунова»…
– Это, конечно, не так. У меня были картины, которые вызывали похвалу Ильи Сергеевича. Но также и доставалось по первое число, как, впрочем, и всем. Однажды я показывал Илье Сергеевичу свою картину «Пианистка», и он задал мне вопрос: «А что она играет?», на который я не смог ответить. Я был готов от стыда провалиться. Когда заканчивал академию, нашу аспирантуру, которую вёл лично Глазунов, закрыли. И передо мной стоял выбор – либо преподавать в академии Глазунова, либо идти в аспирантуру (художественные мастерские братьев Ткачёвых) при Академии художеств. Я выбрал второе. И этот выбор вызвал неоднозначную реакцию в моей альма-матер. В творческой среде существует определённая «ревность» между разными группировками, непонятная для меня.
– Каким вам запомнился Глазунов?
– Очень импульсивным, искренним и безрассудно смелым в своих словах и поступках. Он нам говорил: «Когда выйдите из стен академии – купите себе автомат, потому что знайте – вы вышли на тропу войны». Собственно, он как родоначальник русской темы в СССР сам прошёл этот путь воина и никогда не сгибался. Другого бы давно сослали на Колыму за то, что он писал и о чём говорил в СССР, а его Господь хранил, даже был любимчиком у власть имущих. Это просто поразительно – его судьба, его пример.
– Назовите десять ваших любимых русских художников.
– Репин, Суриков, Васнецов, Архипов, Жуковский, Левитан, Малявин, Пластов, Стожаров, Грабарь. Как видите, это представители пейзажной и исторической живописи, к чему изначально у меня и было тяготение в студенческие годы.
– Каковы ваши творческие планы, чем в ближайшее время порадуете?
– Недавно вернулся с Соловков, нахожусь под большим впечатлением. Дома у меня сейчас стоит большой холст, и скоро будет новая картина «Соловецкий остров».
Беседовал
Андрей Викторович ПОЛЫНСКИЙ